Сказ о том, как бушевали испанские страсти между немцем и русской в одной французской квартире на английский манер.

Вы еще их не слышали? Совсем недавно в Париже, в одном из многочисленных, ничем не привлекательных домов появилась молодая пара иностранцев. Насколько мне известно, он выходец из восточной Германии, а она вообще откуда-то издалёка, поговаривают, что из России, но это сомнительно, ведь почти никто не слышал, чтобы она говорила по-русски. Но как знать, как знать.
Вообще, чтобы не вводить никого в заблуждение, стоит отметить, что он – человек известный, более того, он музыкант, и каждая маленькая француженка его знает. Почему пока их еще никто не побеспокоил – вот это вопрос. Почему их выбор пал на квартиру – так же тайна, потому что обычно знаменитости предпочитают загородные резиденции. Хотя снова же, кто знает, что там в их квартире. Но жильё недешёвое, это я могу сказать вам совершенно точно, потому что в Париже в таких центральных районах каждый квадратный метр стоит состояние, а платить за съём себе дороже – целая среднестатистическая зарплата. Наши дома неприветливы внешне, и, увы, это отталкивает, но что могут поделать обычные жители? Это уже вопросы правительству. Зато сами квартиры в таких домах хороши: высокие потолки, кому-то везёт, и они покупают квартиру с тканями на стенах вместо обоев. Где-то сохраняется старая мебель. Истинные французы искренне ценят каждую древность в своём жилье. Огромные окна во всю стену, великолепные балконы, увитые растениями и цветами. Этим занимается не каждый, но и такое встречается.
Они много ругаются. Так много и так часто, что иногда мне кажется, что завтра я их уже не услышу, потому что это самый настоящий конец, завершающий хлопок дверью, последняя разбитая ваза. Но на утро у них снова играет медленная музыка, а они выходят счастливыми и улыбающимися. В чём секрет... Наверно, это особый воздух города.
Они уходят поздно, приходят рано утром, иногда весь день у них царит тишина, наверно спят. Иногда они очень странно одеваются. Мне кажется, они не будут жить здесь слишком долго, всё же его достанут. Современные молодые девушки очень нетерпеливы. А пока они могут – что ж, пусть живут здесь.

Сейчас она сидит на кухне, допивая свой совершенно невкусный чай. Если к ней поднести спичку, то та зажжётся, а если горящую – будет взрыв. Можно даже заметить, как часто вздымается грудь и раздуваются крылья ноздрей. В гостиной всё перевёрнуто, они умудрились разбить огромное зеркало бывшего владельца квартиры. Иногда кажется, что в моменты их ссор сам дом боится вздохнуть лишний раз, чтобы и ему не досталось.
Она так много наговорила ему сегодня, кажется, вылила всё, что копилось с момента их знакомства. Остатки разума ещё просили успокоиться, но её уже понесло. Она кричала, что ненавидит его, что проклинает тот день, когда встретила его, более того тот день, когда узнала о нём; кричала, что ей ничего от него не нужно, швыряла ему его подарки, разворошила весь гардероб... Ах, лучше бы она его не знала.
А он молчал. Много нового узнал он сегодня о себе. Оказывается, он кичится своими деньгами и славой. Оказывается, с ним работают самые ужасные люди. Оказывается, всё его женское окружение – не больше чем стая девушек лёгкого поведения, ищущих славы. Оказывается, она устала от какой-то лжи, от лицемерия, от мишуры, что вокруг неё. Что она больше не может держаться, улыбаться, когда ей больно. Ведь больно только ей, больше же никому. Ведь только ей, оказывается, можно кричать, доводить его, быть самой счастливой без него. А он, выходит, только и может, что врать да выкручиваться. А потом она зацепила свою любимую тему о вечеринках и презентациях, которые он должен посещать, о-о-о... Как много нового старого он услышал вновь.
Наконец её крик остановил звук бьющегося стекла: её любимая фигурка ангела улетела в старое зеркало, и грохот, боже, такой оглушительный грохот... За это она начала портить его вещи, снова посыпались оскорбления, новые психозы. А потом он оттолкнул её и ушёл, громко хлопнув дверью. Кажется, под потолком задрожала люстра. Она расплакалась.
...и вот теперь, после многочасовой поездки по городу, с кучей пропущенных звонков и непрочитанных смс он приехал домой. В квартире было темно, горел только свет от лампы на прикроватной тумбочке в спальне. Слышались хруст стекла, какое-то шуршание, а когда он осторожно открыл дверь, то увидел её, сидящую на полу, перебирающую какой-то альбом в груде стекла, поломанных и разбросанных вещей. Она резко обернулась и тут же опустила красные глаза.
- А у нас совсем нет фотографий, где мы вместе...
Немного растрёпанная, с потёкшей тушью, утонувшая в свитере. Он присаживается рядом, осторожно обнимает её, а затем крепко прижимает к себе.
- Билл, я..., - со всхлипом начинает она, но договорить он ей не даёт, коснувшись пальцем губ. Она зажмуривается, утыкается в шею, а пальцы с силой сжимают рубашку на груди. И сразу так легчает, камень с души летит вниз и разбивается. Словно снова подали кислород. К нему возвращается долгожданное спокойствие, тепло, а она... Ничего, пускай, её слёзы, в отличие от остальных, тоже говорят о многом. Пусть, ей станет легче, а потом она просто устанет и окончательно успокоится. Сейчас он понимает, что счастье, оно здесь, рядом с ним, в его руках. Зачем от него бежать?
- Послушай, я правда... я так не думаю, я просто..., - но он снова прижимает её к себе, не позволяя говорить. Наконец она поднимает руки и обнимает за шею, крепко-крепко, как только может, нашёптывая:
- Я тебя никому, слышишь, никому не отдам...
Обводя взглядом погром, он улыбается:
- Я тебя не понял.
- Ой..., - из неё вырывается смешок, - да неважно.
В такие моменты, когда она неосознанно переходит на свой язык, он верит, что это самое искреннее, что он мог когда-либо слышать. Тем более сейчас. Как можно выразиться яснее, если не на своём языке?
Крепко держать её, едва покачиваясь. И буря стихла.
А слова ни к чему.

- Я скоро приеду, пока.
- Я тебя..., - выдыхает она в трубку, но там уже короткие гудки.
Нестрашно, бывает. Наверно, он устал. Наверно, завалили работой, или свалилось что-то непредвиденное. Или сейчас придёт и скажет, что у него вылет через час - полтора. Это нормально, она привыкла.
Но его не было. Она снова и снова звонила ему, он не отвечал. На улице стояла глубокая ночь, шёл проливной ливень, и только редкие машины проезжали по обычно такому оживлённому району.
Наконец, когда она уже порядком вымоталась и собиралась лечь, бродя по квартире с телефоном, в прихожей раздался звук ключа, открывающего дверь. На секунду замерев, она метнулась на звук: всё верно, он пришёл.
- Почему ты мне не отвечал, почему так долго, ты же сказал, что скоро, где ты был, что ты делал всё это...
- Отойди, - перебил он, на ходу скидывая обувь и кидая промокший плащ, затем скрылся в ванной.
- Это как понимать? – сложив руки на груди, она опёрлась о дверной косяк. Постепенно её наполняло раздражение.
- Отстань и не пили, - умывшись, он вытер руки и лицо, затем снова молча обошёл её.
- Знаешь что!.., - быстрым шагом направилась она за ним.
- Где аспирин, - перебил он.
- Где ты его оставил после чёрт знает где проведённого вечера.
- Да твою же мать! – он резко захлопнул дверцу кухонного шкафа, отчего она вздрогнула, - гдё грёбаный аспирин!
- Прекрати на меня орать! – и снова её охватил испуг, когда он схватил её за руку:
- Где. Сраные. Таблетки. Аспирина.
- Отпусти! – дернув рукой, она случайно задела его по лицу, но прежде чем он успел взорваться потоком отборной ругани, она быстро положила ладонь ему на губы, затем, встав на мысочки, коснулась губами лба, - ты что... заболел? Ты весь горячий.
- И у меня раскалывается голова, так что я умоляю тебя...
- Погоди... О господи, пойдём, - за руку она отвела его в спальню, - раздевайся пока и ложись, - начался поток инструкций, пальцы попутно сами расстёгивают рубашку, - я сейчас принесу что-нибудь, посмотрим, надо инструкцию почитать, можно ли их вместе с аспирином... Ты есть не хочешь?
- Да какой есть, - с лёгким раздражением вырывает край рубашки из рук. Сам, сам, сильный, ладно, - я ползаю еле-еле.
- Хорошо, хорошо. Ложись.
На подносе она принесла стакан с соком и с водой да три коробочки. Он сел, засуетившись.
- Тихо, тихо. Вот это выпей сейчас, чтобы прошла голова. Потом мы померяем температуру, выпьем жаропонижающее и будем спать. А это ещё один антибиотик... Мне мама давала всегда. Никакой аллергии.
- Мне холодно.
- Я принесу ещё одеяло. Выпей пока.
Он проглотил таблетку, а она тем временем принесла большое одеяло из другой комнаты. Пустой стакан с водой. Значит, ребёнок в нем не проснулся, и сладкому соку он предпочёл простую воду.
- Может, ещё воды принести? Наверно пить хочешь...
- Хочу.
Она вздохнула. Это второй раз, чтобы он вот так при ней заболел. Обычно их врачи быстро со всем справляются, и через пару дней они как новенькие, но в этот раз они совершенно одни, на улице ночь, и ни до кого не достучаться.
Немного прибравшись на кухне, она приняла душ, а затем вернулась к нему в комнату, принеся графин с водой.
- Вот. Эй...
Даже макушки не торчало. Весь ушёл под одеяло.
- Мне очень... холодно..., - судорожно вдыхая воздух сквозь стучащие зубы, протянул он под одеялом. Она осторожно приподняла одеяло. Такие красные глаза.
- Ну-ка, иди ко мне.
- Эй, ну холодно... Что ты делаешь?
Не обращая внимания на протест, она залезла к нему под одеяло и, плотно укутавшись, прижалась к нему:
- А говоришь, холодно. А сам вон горячий какой. Ну, грейся давай...
- Ты совсем... ты же заболеешь...
- Ну и что? Вдарю по тем же таблеткам и встану на ноги.
- Ну не надо...
- Тс-с-с, - осторожные поглаживания по голове. Его бьёт крупная дрожь.
Такой большой и такой маленький одновременно. Такой взрослый и такой ребёнок. Хрупкий... Впервые ей показалось, что сейчас они поменялись местами, и это ей надо всегда защищать и оберегать его. Пока он тихо рассказывал про свой день, жаловался на завалы и поджимающие сроки, возмущался своей болезнью, она осторожно гладила его по почти высохшим и немного жёстким от дождя волосам, в тайне надеясь, что всё-таки не заболеет. Потому что на самом деле она была на грани увольнения с работы, и ещё один больничный поставил бы крест, но... К чёрту работу. Есть более ценные вещи.
- Лучше бы я заболела, чтоб не мучался так, - прошептала она на ухо почти уснувшему парню. Тот что-то невнятно отрицательно замычал, - тихо, тише... Спи спокойно.
Он спал. А она мучалась тем, что у каждого случается по ночам, когда не спится – ненужные и странные мысли. Она много думала о них, о завтрашнем дне, о ближайшем будущем. Нужно было что-то решить с работой... Только ему не говорить, не расстраивать. У него голова полна своими заботами и проблемами. И... И так приятно, что во всём этом он помнит про неё. Ну конечно! Только сейчас она вспомнила, что вслед за плащом на комод полетели цветы. Слёзная плёнка покрыла глаз, и окно размылось.
Дождь заканчивался.

«Привет, дорогая. Не думай, что ты вечно будешь с ним, однажды он узнает о том, какая ты шалава на самом деле и выбросит тебя, как ненужную вещь. Он всё узнает сам. Подумай об этом. С наилучшими пожеланиями.»
Улыбка медленно сползла с лица, а утреннее солнце перестало быть таким дружелюбным и ярким. Медленно сев обратно на постель, она снова развернула записку, которую только что достала из одного букета, пару десятков которых наполняли комнату. Задрожали руки, внутри неприятное ощущение страха. Их нашли? До них добрались? Она ничего не делала...
Он не заставил ждать себя долго:
- Доброе утро, - цветёт, улыбается.
- Доброе, - выдавила она подобие улыбки, - спасибо... Очень красиво.
- Что-то не так? Посмотри на меня, - она перевела на него взгляд, очень искренне стараясь сдержать слёзы, - что такое?
- Ничего... Я... Я просто боюсь потерять тебя.
- Ох, перестань, - легкое объятие, - спускайся лучше вниз на завтрак, всё готово.
- Неужели ты сам что-то сделал?
- Ну-у-у, в силу своих умений и навыков... Да, - улыбнулся он, - приходи.
Не поцеловал. Вдруг ему уже что-то наплели? Вдруг придумали что-то? Монтаж фото, видео, сейчас это всё возможно. Какой ужасный день...
- Садись, - он поставил на стол тарелку с дымящейся... кашей?!
- Ты издеваешься?!
- А что такое...
- Это же... Ну... Каша!
- Ну каша.
- Блин, ты не понимаешь? Каша! Фу!
- Ну спасибо...
- Нет, ну ты конечно молодец, и я съем... Если ты ещё джем подашь. Тогда точно съем, - расплылась она в улыбке. Закатив глаза, она взял с полки недавно начатую банку джема и, открыв, поставил перед ней. А она снова померкла. Тяжело улыбаться с таким грузом внутри. – Спасибо.
- Так ты мне ничего не скажешь? – сел он рядом, сложив руки на груди и вытянув ноги.
- Нет. Должна? – снова липко и холодно внутри.
- Ну хотелось бы.
- Что, добрались? Ну давай, расскажи мне, - она злобно откинула ложку, крепко стиснув зубы. Предательская слеза всё-таки скатилась вниз.
- Эй, полегче, - он отстранился от спинки, - всё-таки моя каша..., - сильно стараясь заглянуть в лицо, - послушай, - она замерла от неожиданности, когда он положил перед ней открытку, - можешь взглянуть.
На этой красивой плотной бумаге было сообщение уже для него: «... что ты в ней нашёл? Она не даст тебе и половины того, что умею я... ты достоин лучшего... ты не такой как она...», дочитав, она откинула открытку, закрыв глаза.
- Я идиот не посмотрел их все... Бл*ть, я такой му*ила...
- Ты знал? – она резко подняла голову. Он опустил взгляд.
- Знал.
- И сколько уже...
- Полго...
- Что?
- Полгода почти. С конца лета. Я перепроверяю всё, что приходит для тебя, извини.
- О боже..., - отодвинув тарелку, она запустила пальцы в волосы, - ты ничего не говорил...
- Ну а зачем?
- Как зачем? Это касается меня вообще-то тоже!
- Послушай, я не знаю, как у тебя заведено в стране, или в твоей семье, или в личной жизни, но я не дам этому дерьму всё рушить, поняла меня? Потому что я тоже кое-что знаю о тебе, и я не хочу в конце концов чтобы повторялось то, что уже было. Мы просто переедем, это не проблема для нас. Я прекрасно знаю, чего ты боишься, и я понимаю то, о чём ты молчишь, - он опёрся локтями о стол, - и я хочу, наконец, уже сломать в тебе этот барьер, чтобы ты перестала бояться окружающего мира пока ты со мной. Не убегай от меня и не замыкайся в себе. И не прячь эти чёртовы анонимки. Ты конечно сильная, и со всем справишься, и всё такое, но бл*ть, а я на что? Ты должна мне говорить об этих вещах, ясно?
Она резко повернулась:
- Хорошо, забудь всё, давай к главному – а если ты поверишь и уйдёшь? К кому мне тогда пойти? Кому пожаловаться? Я всё равно внутренне не могу быть спокойно, когда каждый божий день я должна бороться и сражаться, причём с чем или кем? С чем-то невидимым. Надо мной просто висит постоянная туча, какие-то грёбаные малолетки вешают на меня, взрослого человека, что-то неимоверно тяжёлое, и чувствую себя как тогда, когда был мой выпускной. И я тебе говорила. И на то твоё условие о свободе... Я согласилась сразу, потому что я поняла, что ты такой же. И он ушёл, и как ты поступишь на следующей неделе, я не знаю, но второй раз... Я не справлюсь... Я не смогу просто..., - хлюпая носом, она положила голову на сложенные руки.
Он вздохнул:
- Иди сюда, - ждать себя она не заставила. Обняв её, он продолжил, - ты же знаешь сама, через что мы прошли. И ты сама помнишь, какими мы были, когда познакомились. Мы не верили оба. Я точно так же обжегся, и ты для меня тогда была... Ну просто так, понимаешь? Как я мог верить? И вот, спустя всё это время мы вдвоём сейчас здесь, на этой кухне. Вот так всё повернулось и завертелось. И что мы имеем? О да, как бы это ни звучало, мы ж бл*ть любим друг друга, мы вместе не один день или даже месяц. И я верю, что ты ничего не скрываешь, и я стараюсь быть максимально честным с тобой. А ты всё равно упорно веришь в то, что себе придумала. Да, моё общество таково, длинноного-модельное, но согласись, у тебя ещё больше свободы. И ты... Я стараюсь отгонять всякие такие мысли. Но эти дурацкие анонимки с детским почерком, пф-ф, ты издеваешься? Смешно же, ну... Тем более...
- А если дальше, - перебила она его.
- Что дальше?
- Если я захочу ребёнка? Семью? Слышал о таких понятиях? Как я буду тогда справляться, когда общество будет по-прежнему модельное?
- Ну... Когда это ещё будет... Тогда, я думаю, о нас уже будут знать официально, и это будет нормально.
Она вздохнула, промолчав. Всё это так сложно сейчас для осознания... Просто тупик. Наверно, с этим тоже надо просто вырасти... и они оба ушли в свои мысли.
Только через много минут совместной тишины он подал голос:
- Моя кашка..., - за что и был пихнут под бок, а где-то у сердца разлился звонкий смех.

для большего эффекта включаем песню Tokio Hotel − Attention(вообще там к каждой главе песня прилагается,могу кидать сюда название)

Пальцы сами непроизвольно выбрали repeat для песни. Поставив чашку на стол, она присела, задумавшись. Есть ли ещё сейчас то давнее чувство, когда...
...тогда он ушёл. Их отношениям было едва ли полгода, учитывая его частые разъезды. Он был вынужден проводить много времени в Штатах, посещать всевозможные шоу, как и сегодня. Они записывали альбом, некоторые готовые песни были у него на лэптопе. На всякий случай заперев дверь и ругая себя последними словами, она включила его, и искать долго не пришлось, папка была названа просто «Новый материал». Открыв её, она решила прослушать четыре трека, что были здесь представлены. Пошли по алфавиту? Первая песня называлась Attention. Английская... Проблем с пониманием возникнуть не должно. Сделав потише, она затаилась, как воришка, и начала слушать. Слова казались какими-то безумно знакомыми... Словно... Словно взяты из их разговоров.
***
Он всегда смотрит исподлобья на неё. Наблюдает. Всё, что она делает, всё что говорит, как она это делает. Он стал очень дёрганым, безумно вспыльчивым. Каждый человек рядом с ней попадал под его обстрел, особенно мужской пол. Между ними несколько месяцев назад было установлено правило свободных отношений, поэтому она была в праве себя вести так, как ей хотелось. А он проснулся одним утром с дикой проказой – влюбился. Уговаривал себя, вёл крайне осторожно, но не смог. Попал, с головой провалился на самое дно и не мог выбраться. Старался не обращать внимания, грубить, уходить, напиваться – ничего не помогало. Везде и всегда все мысли сводились к ней, и его это как никогда злило, раздражало. Любовь жрала больной язвой изнутри, она проела сердце, лёгкие, желудок, весь организм. Всё гниёт от ужаса внутри. А она... Она не видит.
- Значит, я уйду! – снова в доме крики.
- Я тебя никуда не отпущу, поняла меня?!
- Я не твоя вещь!
- Да почему же всё так..., - тихо вздыхает он, ненавидя её за то, что она безумно нужна сейчас, здесь...
Он пытался как-то привлечь её внимание, обратить его на себя. Он дважды подрался в клубах, в третий раз его просто вовремя остановили. Ей он ничего не объяснял, только огрызался, что это ничего не значит.
- Оставь её, - говорил брат, видя, как он мучается.
- Не могу...
- Брось и не мучайся, вот ещё...
Он поднял глаза:
- Я подохну.
Слово за словом, их знакомство, её игнорирование, его попытки побега от самого себя – они были здесь, в этой песне. Больше слушать она не стала, выключила лэптоп. На душе остался какой-то осадок печали. Неужели он... Он умеет любить? Он убьёт только за то, чтобы она была рядом.
- ...need attention or I’m gonna die, - одними губами непроизвольно повторила она. Пройдёт ещё несколько месяцев, и она сама неосторожно позволит себе влюбиться окончательно, да... А потом пойдёт круговорот их отношений, потом они переругаются с её родителями, потом она начнёт работать, они ещё переедут в Париж, где случится невероятное количество приключений. В итоге мысли снова возвращаются на эту кухню, носом в эту остывшую чашку.
Есть ещё сейчас то чувство, то ощущение, когда он вспыхивал от одного её взгляда в другую сторону? Прошло больше года с того момента, когда она украдкой слушала ещё невыпущенные песни, а что же сейчас? Улыбается сама себе: как бы там ни было, а свою миссию он выполнил точно – завоевал, выиграл, получил. Добился того, чтобы она обратила всё своё внимание исключительно на него. И так приятно быть его трофеем...

Одна из любимых глав!!!Я просто без ума от нее

На дисплее телефона пятое ноября. Медленно переворачивается на другой бок, сминая одеяло между колен. Шторы плотно задернуты, в спальне стоит небольшой запах перегара. Несколько платьев разбросаны по комнате. Сегодня она не собирается вставать, наряжаться или краситься, куда-то выходить... Равно, как и вчера. Нет желания даже умываться. Вчерашняя косметика размазана под глазами, но ей плевать. Сильнее сжимается, отчего-то кажется, что в комнате холодно. Медленно дышит, сминая ладонью одеяло. Умирает. Рядом с ней холодно. На кровати рядом с ней пусто.
Легкий плащ поверх простого платья. Бегом через город к тем местам, где они были. Быстрее, ещё быстрее шаг, в метро. Под большими очками собираются слёзы. Волосы растрепаны, она их не расчёсывала сегодня. На шее болтается подвеска. Самое дорогое, что сейчас на ней надето. От него. Выбегая из подземки наверх, устремиться через парк к башне. Одной ночью там было хорошо. Сейчас же хочется сгрызать ногти и сдирать с себя тонкую кожу, чтобы не чувствовать этого. Боль одиночества. Улицы давят, небо давит. Париж безумно холодный. Париж безумно пустой.
От кончиков пальцев по запястьям и рукам, выше к плечам, к телу, к груди – и в сердце. Через голень к коленям, по бедрам, через живот – и в сердце. От головы через мозг прямые импульсы в сердце. Без него плохо. Без него тяжело. Без него ломка.
- Билл!... Ох нет, извините..., - и это повторяется с каждым прохожим. Ей мерещится его голос, она уверена, что она чувствует его где-то здесь, рядом, вот сейчас за поворотом она увидит его машину. Но за поворотом она лишь снова сталкивается с чужим, незнакомым человеком и извиняется. Она теряется в этом городе. Особенно по вечерам, когда случается много думать, она сходит с ума без него. Ей хочется сдохнуть, чтобы просто перестать это ощущать. Воткнуть в себя лезвие и провернуть несколько раз, и боль уйдёт. Утечёт холод. Утечёт пустота.
Его фотографиями заполняется вся комната. Не сразу, постепенно. Сегодня там, завтра здесь. Она молится, чтобы дни шли быстрее, но они словно нарочно становятся лишь длиннее. Она плачет. Без сил она падает на пол, бьёт по нему кулаками, сжимается в комок. Отовсюду смотрит он, его изображения. Хочется рвать на себе волосы, хочется что-то сделать с собой. Она готова на всё, лишь бы увидеть его сейчас, почувствовать рядом. На кровати по-прежнему пусто. В шкафах по-прежнему пусто. В ванной не пахнет его парфюмом. В баре не осталось его любимой выпивки. Словно ушёл навсегда. Словно всё закончилось в тот самый момент, когда он ей нужен больше всего. Когда её ломает. Когда его звонки очень редкие, а она не знает, можно ли ему звонить. Когда он на другом конце света. Какой самолёт захватить, чтобы стать ближе? Слёзы обжигают, в горле пересыхает, продуктов нет. Не хочется. Только его фото. Не человеческое тепло. Холод и пустота.
Доползти до кровати на ощупь, потому что слезы застилают обзор и рухнуть на неё. Когда спишь, время не стоит на месте. И снова, в чём была. Сегодня особенно сложно, сегодня было очень солнечно. Сегодня она видела много счастливых парочек, они целовались. Больно кусая губы, она мужественно проходила мимо. Только бы не закатить истерику, только бы сдержаться и дойти до дома. Только бы...
- Появись..., - нашёптывает себе, покачиваясь из стороны в сторону. Два месяца полной тишины и три звонка. Всего лишь три коротких звонка. Его безумно уставший голос, повторяющий через каждое предложение, что он любит её. Что хочет назад.
Продать душу, но оказаться рядом. Бог, кажется, уже не слышит.
- Появись...
Но чуда не происходит. Его оторвали, как кусок живой плоти. В груди зияет дыра, чёрная кровь уже запекается, но сердце пока не вернули.
Ранним утром какого-то ноября до слуха доносится какая-то музыка, затем приходит осознание того, что это телефонный звонок. Нашарив трубку на кровати, долго соображать, что происходит. Потом, наконец, ответить незнакомому номеру:
- Извини. Я минут через двадцать буду дома. Я с чужого телефона, извини. Всё в порядке. Я люблю тебя.
Смотреть, ничего не понимая. Откидывать телефон, думая, что приснилось. Снова проваливаться в нервный, беспокойный, холодный и пустой сон.
- Ух ты ж..., - он присвистывает, оглядывая пропитый алтарь имени самого себя. По губам расползается улыбка. Он проходит к окну, открывает его, запуская холодный утренний воздух. Стараясь не шуметь, подбирает какие-то вещи с пола, кидает в кресло большой ком. Сначала она тихо смеётся, а потом глаза снова застилает слёзная пелена. Она близка к новой истерике. Он садится рядом, гладит её по голове:
- Всё хорошо, я вернулся. Не надо плакать, ладно? – улыбается в ответ. Она уверена, что выглядит сейчас безумно. Просто тронулась. В таком городе это нормально. Едва справившись с собой, выдыхает:
- Не делай так больше..., - на что он медленно кивает, внимательно всматриваясь ей в лицо, - не делай..., - шепчет, глубоко вдыхая спасительный аромат кожи, - Я не ручаюсь...
Сильно-сильно сжимать ткань одежды. На кровати рядом с ней вернулось тепло. Город больше не холодный.
Кажется, в центре груди стало затягиваться.

- Люблю это место, - выдыхает вместе с сигаретным дымом, затем осторожно стряхивает пепел в пепельницу. Она сидит напротив, подперев подбородок и глядя мимо него вдаль. Небо сегодня ясное, наконец-то прекратилась зарядившая на целую неделю непогода, но звезды едва ли видны – огни большого города затмевали их сияние. Самый поздний, какой только можно вообразить, ужин на террасе. Его группа в городе, поэтому сегодня он вынужден проводить ночь в отеле вместе с остальными. Где-то там внизу все еще кричат его поклонницы, хотя большинство уже ушли, потому что немногим девушкам позволено находиться на улице в столь поздний час. Сейчас им не о чем беспокоиться, глубокая ночь наступила и в самом отеле. Только ему и еще нескольким постояльцам было позволено находиться в открытом ресторане на крыше. Тепло… Он сразу же выбрал пойти сюда, а ей было всё равно, где проводить с ним вечер. Где-то там внизу остались её мысли, проблемы и страхи. Где-то там внизу есть счастливые люди. Но она не чувствовала радости, потому что, находясь с ним так близко сейчас, она понимала, что уже завтра его надо будет отпустить. Залпом допивает шампанское, один несчастный бокал за весь вечер, и снова погружается в себя. Вот сейчас она смотрит на эту ночную красоту, тихо беседует с ним, а потом снова будет день, шум транспорта, суета. Снова без него. Сидя же здесь, в этом месте, ей казалось, что время словно притормаживает свой ход, замирает. Есть только ночь, и он, и эта крыша, и не будет никакого завтра. Только внутри неприятно капает ледяной водой «скоро конец»… Трудно забыться.
- Понятно.
- Что? – вздрагивает она. Рядом с ней стоит новый бокал. – Я не хочу больше…
- Ты и не начинала, - улыбается, - где ты витаешь, когда я рассказываю тебе самые захватывающие вещи в моей жизни?
- Извини, - виновато опускает взгляд, - задумалась.
- О чем?
- Ну… О многом… Цепочка мыслей велика, но суть одна: все то, что я не делала с тобой.
- Ну часть ты мне точно можешь рассказать и показать в ближайшие часы.
- Пф, дурак, я не об этом! – улыбается, смущаясь, а он смеется, довольный. – Просто… Эх, не бери в голову. Всё еще изменится.
- Вот и я говорю, всё еще будет иначе, успеем. Завтра мы уедем... Потом двинемся западнее, Испания и Италия, Португалия… Ну недели три еще, потом будем опять в здешних местах… чтобы мы с тобой встретились обязательно... Потому что когда мы вернемся в Германию, я…
Три недели… Хотя нет, «недели три», это значит не точно, а вдруг больше? А время все идет и идет вперед, а летом ночи очень короткие, а его всегда так мало… Усмехается сама себе, отпивая шампанское, как же сейчас хочется произнести то самое «Остановись, мгновение, ты прекрасно,» только не пасть замертво, а растянуть момент. Хочется скулить от обиды и досады. Господи, ну почему так мало времени им отведено на них самих же? Кажется, она уже несчастна даже когда рядом с ним.
- Безобразие какое, - он снова вернул её на землю.
- А я нет, - внезапно выдает она.
- Что нет?
- Я не люблю это место. Тут спокойно, да, тут забываешь о мирской суете, это правда, но тут никогда не расслабишься на все сто, потому что красота здесь имеет обыкновение заканчиваться. Приходит конец здесь, заканчивается всё. Заканчиваешься ты, моменты с тобой, время с тобой. Снова в тоску, снова заглянуть сюда на днях, пропустить пару бокальчиков, просто чтобы не чувствовать пустоту и одиночество. Улыбаться себе под нос, вспоминая, как тихо тут было, когда мы сидели здесь, какая музыка играла, узнавать тебя в этих строчках, думать и безумно, безумно скучать… Я не знаю, чем мне себя ещё занять в твое отсутствие, какой смысл в том, что я делаю, если тебя не будет рядом? Снова без тебя, а когда же мы что успеем с тобой? Хотя бы просто прогуляться. Быть бы хоть чуточку свободнее… Я не упрекаю тебя, - она подняла палец, опережая его замечание, которое он собирался высказать, - я всё знаю, и ты сам понимаешь, что я никогда не упрекаю тебя вообще. Просто… Просто пойми правильно.
- Я знаю…, - кивает, - приятно слышать, если честно, - лёгкая усмешка, тушит сигарету. – Я обязательно что-нибудь придумаю, обещаю. Хочешь, пойдем?
- Да… Да, пошли.
Еще раз окинуть взглядом, вздохнуть.
- A port coton qu’on se revuit…
- Что? – оборачивается он.
- Идём, - проходит мимо, хватая его за руку и увлекая за собой. Бредёт следом, озадаченный.

О, внезапный сюрприз, - широкая улыбка тут же расползается по лицу. А вот по ней не скажешь, что она была счастлива.
- Ты… - больно тыкает пальцем в грудь, слегка прищуривая глаза, - ты…
- Что я? – легкое непонимание на лице, пропускает ее в дом.
- Я сорвалась тут же, как только услышала, я… Боже… Первый же поезд на Гамбург…
- Так что стряслось? – он бредет за ней вглубь комнаты, пока она стягивает с себя верхнюю одежду.
- Скажи-ка мне, что ты делал вчера вечером?
- Что я делал? – вскидывает брови, - домой сюда ехал.
- И нормально доехал?
- Ну, как видишь…
- Вижу! – вскакивает она, указывая на его лицо, - прекрасно вижу!
- Да что ты взвинтилась, в чем дело?! – начал раздражаться он, пока она нервно вышагивала по комнате.
- Рассказывай, - тон, не терпящий отказа, - я слушаю.
- Нечего рассказывать. Это другое.
- Другое, говоришь? А мне кажется, это все-таки этот круглый парень тебе навалял, как его… Ах да, руль!
- Прекрати, ничего не было!
- То есть передо мной сейчас галлюцинация?
- О боже… Хорошо, я немного не вписался и поранился. Довольна?
- А машина где? Что-то я во дворе не заметила.
- Машину забрал Том.
Она усмехнулась, подойдя к большому окну:
- В компании с эвакуатором, очевидно?
- Нет, бл*ть, сам!
- А что ты бесишься? – развернулась к нему, - какого черта ты бесишься?! Ты понимаешь, что случилось?!
- Ничего бл*ть не случилось, не зае*ывай всякой ху*той! – злой, он ушел из комнаты, оставив было ее одну, но она тут же направилась следом, продолжая свой допрос.
- А в состоянии ты каком был, м?
На какой-то момент он замер, видимо снова собираясь огрызнуться, но потом, очевидно, передумал, негромко спросив:
- А откуда ты знаешь?
И снова горькая усмешка. Во всем доме словно повисла тишина. Подойдя к ней, он легко приподнял ее лицо за подбородок:
- Я прогорел. Понимаешь? – начал он тихо, - все рухнуло, все. Все, на что я сейчас так полагался, на что рассчитывал, в один миг все пало. Я получил одни сплошные отказы, ясно? Тебе понятно, что это значит? Это значит снова нет финансирования, а мы не девочки, у нас редко бывают спонсоры. У нас проблемы, понимаешь, серьезные проблемы, и для того, чтобы их решить, я и вернулся сюда... Кто же знал, что все так обернется, что мы промахнемся, и… И все это…
- Я понимаю одно, что ты – слабак, который сдался, как полный типичный ноль пошел и нажрался, а затем поехал… - очень тихий, но очень холодный голос, она словно выплевывает ему каждое слово, стараясь ударить, как можно больнее. – Это тот человек, который мне понравился? Которого я полюбила? Который, как выясняется, кроме своего эго не любит больше никого?
- Замолчи….
- Ты понимаешь, что машина в смятку? Ты это понимаешь, - ее голос начинает дрожать, - понимаешь, что в этой железной мясорубке был ты сам, дурак?! Боже, а если бы что-то случилось?! Для тебя все так просто, прошло и забыл, а я так не могу, понимаешь?! Я ехала сюда первым же поездом, у меня перед глазами так и стояла эта картина, господи, - больше не выдержав, она закрыла лицо руками и, всхлипывая, продолжила, - почему ты не подумал ни о ком? Если бы ты… Если бы… Как же я?! – уже крик отчаяния в его сторону.
- Откуда ты…
- Неважно! Не беспокойся, никто больше этого не знает, черт…
Окончательно ослабнув, она медленно опустилась на пол, тихо плача:
- Понимаешь?.. Все сжалось, сердце стало биться как-то неровно… Просто на какой-то момент я представила… Что если… Если вот ты и… И вдруг… - она громко сглотнула, - я же… Что я без тебя, я же следом пойду, понимаешь? Я же… Я просто свихнусь и сделаю с собой что-нибудь, как же голова-то раскалывается, - она зажимает пальцами виски, затем поднимает на него взгляд, - да ты убийца, парень… - больно ударяет кулаком по его колену, - ненавижу!
Тяжело вздохнув, он опускается рядом.
- Мне не нравится, как ты водишь… Ты питаешь мой огромный страх своими поступками, знаешь, сколько моих близких погибло вот так?.. Ты даже не осознаешь, что я не ворчу, я очень сильно за тебя боюсь, больше всего на свете мне страшно потерять тебя… Я же…
- Извини, - вздыхает он, а она судорожно сжимает пальцами его рубашку, зарываясь в шею, сильно-сильно жмурясь, желая, чтобы эти слезы больше не появлялись. – Ну, ну… Все хорошо же? Я не буду больше пугать.
- Я тебя оставила на неделю, - отрывается от шеи, глядя на него, - всего на неделю… А ты решил больше вообще не возвращаться?
- Нет, перестань, молчи, все.
- Как же я тебя ненавижу сейчас… как мне было страшно… Это же ты, понимаешь, это не кто-то там, о ком скажут в новостях, хотя и о тебе скажут, но пойми, это ты, самое дорогое, что у меня есть, и что я узнаю?
- Тихо, тише… - прижимает к себе, наверно, впервые подумав над ее словами.
А что, если бы не справился? Что, если бы его подрезали? И ведь он так долго не мог найти ключи. Его кредитка так долго не срабатывала при оплате. Так много знаков было послано, говорящих об одном – остановись. Но он проигнорировал их все… А теперь она, сразу после утренних новостей, она здесь. Она рядом. Не думая.
Целует макушку, шепотом повторяя заветное «Прости…»

Fall into you is all I seem to do when I hit the bottle
'cause I'm afraid to be alone...©

Недовольно отодвинул ногой журнальный столик. Иногда эта помпезная мебель очень здорово раздражает. Особенно когда ее нет рядом. Особенно когда она ушла, насовсем. Когда он один на один с минибаром. Когда уже трудно подняться с пола, и спасибо дивану, дружище, подпер спину, позволил принять сидячее положение.
Кажется вот и все, что у него вышло: он один, злость прошла, и теперь безумно горько внутри, алкоголь обжигает горло, жжет в груди. Дом опустел. Он и не дом больше…
Он еще верил, верил до последнего, пока в квартире стоял крик. Но вещи собирались без остановки, все происходило в реальности. И дверь хлопнула тоже по-настоящему. Захотелось вернуть. Захотелось крикнуть, остановить, хотя гордость и не позволяла. Захотелось насрать на гордость, но… Он этого не сделал.
Закатив голову назад, на сидение, он уставился в потолок. Какого черта все происходит с ним? Снова одиночество, это удушающее состояние, когда глотка сжата сильно-сильно, и стальная хватка уже не разожмется. Когда думать о ней больно, а все воспоминания ласкают затуманенный рассудок. Она так мила, когда над чем-то задумывается, так беззащитна в слезах, так невинна во сне, и, о боже, как же ее хочется, когда она на пике гнева.
Он снова смотрит на нее. Глупо улыбается. Сознание затуманено, трудно припомнить даже изначальную причину ссоры, кажется, это было много лет назад, а время с тех пор остановилось. И он один.
- Ты такая красивая…
А потом вроде даже голова перестала болеть, а лицо приняло серьёзный вид. Ему не казалось. Она действительно стояла пред ним и смотрела на всю помойку из бутылок, что он развел вокруг. Нужно было что-то сказать, как-то исправить ситуацию, но ни одной умной мысли в таком состоянии в голову не шло.
- А я это… немного испугался…
Ее взгляд тяжелее любого камня, холоднее лезвия. Уставший, злой, отстраненный. Словно она не удивлена, словно все так и должно было случиться.
- Закрыл бы входную дверь для начала, - резко пнув пустую бутылку рядом, она развернулась, чтобы уйти.
- Постой, - он наконец отвел взгляд и опустил голову, зарываясь пальцами в отросших волосах.
- И проветри здесь, - на лице брезгливость. Цокот каблуков в сторону коридора. Он закрыл глаза, сдерживая откуда-то накатившие слезинки. Наверно это их называют пьяными слезами.
Неимоверным, нечеловеческим усилием он заставил себя подняться. Шатало знатно, неровной змейкой он дошел до окна, и, распахнув его, почти повис на огромном подоконнике.
- О, а что это тут у нас… И не при деле… - он потянулся к пышным рассадам их соседей, благо у тех начинался балкон совсем близко с окном…
Какой-то горшок рядом улетел вниз и громко разбился в глухом переулке, уже зацветшие кусты помялись, но цели-то своей он достиг.
Минут пять ему понадобилось чтобы как-то дойти до комнаты, еще минуту, чтобы собраться и постучать. И всего пара секунд, чтобы не устоять, натолкнуться на стену и съехать по ней.
Она сложила руки на груди.
- Это тебе, - он протянул ей слегка помятую, зажатую в поцарапанной руке крохотную розу. Пауза затянулась, он снова испугался, - пожалуйста…
- Напился… До чего ты докатился, посмотри на себя, ты же жалок. Убирайся из моей жизни, - снова этот холодный взгляд, а он упорно держит этот несчастный цветок. Рука дрожит, уже устала, но он не может ее опустить, едва качая головой. Боится. Как же ему страшно. Она наказала его самым жестоким образом – одиночеством.
Сидит перед ней, такой ребёнок…
Он уже почти было опустил руку вслед за опущенной головой, когда она присела напротив, поддержав крепко сжатую ладонь. Забрав цветок, она отнесла его в комнату, затем вернулась в коридор. Тяжело вздыхая, опустилась рядом, осторожно приобняв его. Он крепко вцепился ей в руку, уткнувшись в грудь, глубоко вздыхая.
Осторожно гладит по волосам.
- Хорошо тут пристроился… - заметила она, чувствуя неровное сопение в небольшое декольте.
- Да, вот мне тоже понравилось… - легкая улыбка на ее губах. Дурак.
***
- Мадам Жёфри сегодня так ругалась, представляешь, кто-то попортил ей ее садик… - она резко вскинула голову, пораженная догадкой, - ты где цветок-то взял?!
- Какой цветок? – искренне брови домиком.
- Она же… И ты… Там какая высота, ты же… О-о-о-о, за что мне это! – она всплеснула руками.
Улыбается.
- Ты вот эти свои приемчики будешь не на мне использовать, - грозит ему пальцем. Он улыбнулся еще шире.
Пох*й на голову. Она дома. Дом снова дом.