Щелкает карта, дверь открывается. Ты напоследок бросаешь взгляд на охранника, но тот только кивает тебе. Ты тихо благодаришь за сопровождение, неуверенная, что он расслышит. Впрочем, тебя это мало волнует. И только оказавшись в спасительной темноте, ты облегчено выдыхаешь, пытаясь осознать произошедшее несколькими минутами ранее.

Он целовал тебя. В машине. На виду почти у всех, у кого бы ты меньше всего хотела бы с ним целоваться. Ты вообще-то не любишь проявление своих чувств на публике, свидетели твоему умению французского поцелуя тебе не нужны, но… но, когда его слегка влажная ладонь жарко сжимает твое бедро, когда его вторая ладонь с растопыренными пальцами, сквозь которые струятся твои волосы, впечатывается тебе в затылок, когда его запах проникает глубоко в тебя, когда его губы по-хозяйски облизывают твой подбородок, вот тогда уже плевать на посторонних, плевать на твои принципы – ты поддаешься такому же сумасшествию, что и он.

Сердце стучит уже не так громко и бешено, как пятнадцать минут назад, но румянец все еще красуется на щеках, когда ты включаешь свет и подходишь к зеркалу. Вглядываешься в собственное отражение, стараясь разглядеть то, что могли увидеть другие. И то ли плакать хочется, то ли смеяться, когда ты понимаешь, что всё они видели, видели твои припухшие от поцелуев губы, твои словно задымленные страстью глаза. Прислоняешься пылающим лбом к хладной поверхности зеркала. Нужно хотя бы немного успокоиться. Унять будто рвущийся из тебя пульс, начать дышать более спокойно и ровно.

Полтора месяца. Полтора чертовых, гребанных месяца ты была вдали от него. За это время было многое, разве что на стенку от бешенства ты не лезла. Он почти каждый день менял города, выступал на концертах, вокруг него постоянно крутились новые люди, в то время как ты находилась одна, в своем окружение, которое перестало интересовать абсолютно, и только его звонки спасали тебя. Да, он звонил каждый день, поздно вечером. Спроси тебя, и ты даже не вспомнишь, о чем вы говорили: большую часть вы едва перешептывались, наслаждаясь той тишиной, что присутствовала в трубке телефона.
Оказалось, что его дыхание – еще один мощнейший афродизиак для тебя.

Это был последний концерт в его графике.

В Париж ты прилетела пару часов назад. В аэропорту тебя встретил Ральф. Он сказал, что концерт уже идет, поэтому тебя отвезут сразу в отель, куда после выступления приедет и Том. Ты попросила, не в отель, а в концертный зал. Увидеть его еще через несколько часов было верхом мазохизма. Тебе хотелось, чтобы немедленно. Как ни странно, но просьбу охранник выполнил.
Оставшиеся сорок минут до конца концерта ты просидела в их гримерке, играясь с его пачкой сигарет. Листала журналы. Выстраивала в ровный ряд восемь бутылок негазированной воды. Нервно комкала его футболку, брошенную на спинку дивана, видимо, когда он переодевался.

Дверь в гримерку внезапно распахнулась, заставляя тебя затравленно вздрогнуть.
- Где? - охрипший голос, и тебя словно волной накрыло.
Ты успела только пару раз моргнуть, как в следующую секунду тебя уже сжимали в объятьях сильные руки, лицо утыкалось во влажную футболку, а макушка моментально начала гореть от его учащенного дыхания.
Полтора чертовых, гребанных месяца окончательно исчезли.

Ты выныриваешь из своеобразного транса, смутно осознавая, что в номере прохладно. Кожа на лбу покалывает от слишком сильного давления на зеркало, а оголенные плечи покрываются мурашками от гуляющего по помещению ветра. Так и есть – открыто окно.
Том должен вот-вот появиться, по крайней мере, он так сказал. Время летит очень быстро, уже перевалило за полночь, а вы еще даже не побыли вместе по-человечески.

Ты скидываешь туфли, откладываешь клатч на полку, что рядом с зеркалом, и проходишь в номер.

У подножия кровати валяется лэптоп с незакрытой до конца крышкой, на столе брошена полупустая коробка из-под пиццы, с подлокотника кресла свисают темно-синие джинсы. Ты не знаешь, сколько времени он провел в этом номере, но явно недолго. Здесь не чувствуется его присутствие, нет ощущения, что вот это все – Том; ты ежишься от мысли, что совсем скоро тебе придется уйти отсюда.

Момент, когда он заходит в комнату, ты пропустила.
- Извини, что задержался, разбор полетов и все такое… - ты резко оборачиваешься.
Он стоит, привалившись к косяку: черная футболка (та самая, которую терзала в гримерке) кажется тебе уже почти родной, с плеча свисает адидасовская олимпийка, пучок косичек, выглядывающий из-за шеи. Хочется сорваться с места, чтобы вновь очутиться в его объятьях, чтобы опять чувствовать его рядом, чтобы – только вы и больше никого.
И по его взгляду ты понимаешь, что он хочет того же.

Между вами несколько шагов, и пока ты медленно преодолеваешь это расстояние, его глаза с шальной скоростью наливаются желанием, ты всеми рецепторами организма ощущаешь, как напряжение тяжелым вожделением концентрируется между вами. Он облизывает губы, а ты нарочно останавливаешься на расстоянии вытянутой руки. И, глядя точно ему в глаза, не спеша снимаешь стрейчевый длинный топ, собирая его складками на бедрах, подтягивая выше, открывая живот, грудь, и отбрасываешь его в сторону.
Ты физически чувствуешь, как его взгляд ласкает тебя, вырисовывая линии ключиц, талии, бедер. Ты осталась перед ним в лифчике и тонких лосинах, и теперь его самое главное желание – обнажить тебя полностью.

О, да, это игра, вы оба понимаете это, но тебе нравится играть так. С ним. Где уже та смущенная девушка, что в машине судорожно перехватывала его руки, когда он уже готов был нырнуть пятерней в декольте, не обращая внимания на присутствующих? Она все еще тут, но теперь вы остались наедине, а значит, и надобности в застенчивости нет.

Ты разворачиваешься к нему спиной, расстегиваешь застежку лифчика, но снимать его не спешишь. Ты приглашаешь его сделать это.

Дыхание разом спирает, когда шершавые пальцы касаются твоих плеч. Стискиваешь зубы как можно крепче, чтобы не закричать уже от этого. Ты ниже его, намного ниже, поэтому ему приходится сильно наклониться, чтобы поцеловать твою кожу. Лямки ползут вниз. Язык следует за левой, оставляя после себя мокрый след. У тебя подкашиваются колени, и не держи он тебя – ты рухнула на пол тут же, у его ног.
- Пошли в душ, - шепчет он. – Я насквозь пропах потом.

А ладони уже сжимают полные груди, и ты глухо выдыхаешь, упираясь затылком ему в грудь. В душ – так в душ, за ним ты готова пойти, куда угодно.

Вода горячая, настолько, что ты, кажется, готова зашипеть, как чайник на плите, оповещающий, что жидкость в нем уже закипела.

Жар внутри и жар снаружи кружит голову.

Том повсюду. Его руки, его губы, язык, ноги. Его член, упирающийся тебе, то в поясницу, то в живот, когда ты слишком близко прижимаешься к нему. Он целует тебя, подхватив за талию и чуть приподняв, чтобы было удобнее. Ты бессознательно водишь по его предплечьям, шее, хватаешься за голову, выгибаешься в его руках, как кошка, оставляя на его теле свои метки. Ты хочешь, чтобы все знали, что он – твой. Что только ты можешь вот так засасывать его губы, вот так кусать за мочку уха, вот так впиваться ногтями в его спину.

Вода шумит, оставляет приятные удары на ваших телах, играючи стекает вниз. В одноместной кабинке тесно вдвоем, но вряд ли ты готова отодвинуться от него хотя бы на сантиметр.

- Черт, как же я соскучился…

А ты киваешь, всем видом показывая, что ты – тоже. Горло отчего-то стягивает, ты не можешь сказать ни слова, поэтому вновь затягиваешь его в жадный поцелуй.

Вы продолжаете уже на кровати, куда падаете мокрые, но по-прежнему горячие. Белый шелк приятно холодит кожу, ты раскидываешь руки в стороны, давая Тому полную свободу действий. Его губы уже на твоей груди, он как голодный присасывается к ней. Тебя подбрасывает, перед глазами уже давно все плывет, и только его присутствие говорит тебе о том, что все происходит в этой реальности.

Соски набухают, низ живота тянет, ты ерзаешь под ним, желая главного.
Но Том не спешит. Наконец-то, дорвавшись до твоего тела, он хочет продлить прелюдию настолько, насколько это возможно.

- Тоооом… - скулишь протяжно, жалобно, одним этим стоном умоляя его не медлить.

На красивом загорелом лице мелькает хищная улыбка. Теперь уже он играет с тобой.

- Как ты хочешь? – спрашивает он, успокаивающе поглаживая тебя по животу. Вам обоим нужна небольшая передышка.

Ты приподнимаешься, заставляя его сесть на колени. Усаживаешься на нем. Пахом прижимаешься к его члену, отчего он закатывает глаза и откидывает голову назад. Влажная шея с плеядой родинок открывается тебе. Его шея – это твой фетиш номер три, после рук и члена. Прижимаешься к ней губами. Том быстро дышит, сглатывает, а ты проводишь по коже языком, чувствуя пульс, немного прикусываешь и вновь засасываешь, слизывая соленую влагу.

В таком положении ты готова просидеть невыносимо долго.

Ты не выдерживаешь, когда его пальцы проходят по лобку и чуть ниже ныряют внутрь. Ты стонешь, в полный голос, а пальцы уже заменяются на более твердое и большое. Удовольствие прошивает сознание, ты опускаешься, движимая его руками.

Больно. Сладко. Горячо.

Ладони скользят на исцарапанных плечах. Прижимаешься, слыша дикий шум в ушах. Его ли сердце так стучит, которое ты ощущаешь своим телом, или это твой собственный пульс разошелся не на шутку, ты не знаешь. Да и не это важно по сути. Гораздо сильнее тебя волнуют ритм, на который ты все не можешь настроиться (он постоянно сбивается), его пальцы, с силой впивающиеся тебе в бедра, глухие стоны, раздающиеся из-за плотно сжатых губ, склеивающаяся кожа, хлопки ваших тел.
В какой-то момент его выгибает, он успевает едва тебя приподнять, и, зажмурившись, кончает между вами. А потом затихает, откинув голову на плечо.

Неудовлетворенность колючим клубком ноет между ног.

- Сейчас, сейчас…

Он спешно укладывает тебя на спину, целуя в губы. Том только прикасается к тебе там, как ты кричишь, ему в рот кричишь, когда внутри тебя все взрывается от оргазма.

Приходишь в себя от чего-то влажного на своей коже. Это он мокрым полотенцем обтирает тебя от спермы. Ты благодарно улыбаешься ему.

- Во сколько твой самолет?

Дыхание почти восстановилось. Ты уютно устраиваешься на его плече, накрываясь простыней. Начинает клонить в сон, но ты упорно отгоняешь его. С Томом дорога каждая минута.

- В семь утра, - зевая, отвечаешь и смотришь, как он прикусывает губу.

Сейчас после того, как страсть прошла, он выглядит более спокойным, высекаемые желанием скулы почти исчезли, и только карие глаза по-прежнему кажутся тебе черными, как и несколько мгновений назад.

- Значит у нас впереди целая ночь, - подытоживает Том, обнимая тебя.

Целая ночь. Так невероятно много и так чертовски мало.

Ты закрываешь глаза, чтобы глупые слезы так и остались за веками. Плакать у него на глазах – последнее, чем ты будешь сейчас заниматься.

Плакать лучше в одиночестве.

- Знаешь, а у меня для тебя есть сюрприз.

Ты вскидываешь голову и вопросительно смотришь на него. У Тома улыбка, как у Чеширского кота, он явно хочет похвастаться чем-то.

- М?

Том спрыгивает с кровати, в два счета оказывается подле своей сумки. Его движения поспешны, и до умиления забавны, он как ребенок, которому срочно нужно получить одобрение.

- Вот, - на широкой ладони лежит небольшая коробочка. – Это тебе.

Он краснеет, а ты, чувствуя, как предательски дрожат пальцы, протягиваешь руку. Поднимаешь крышку.
На сиреневой подкладке, утопая в мягкой ткани, лежит средних размеров кулон: золотой овал с таким же овальным камнем посередине. От макушки кулона в складки подклада "убегает" рифленая цепочка.

- Том… - выдыхаешь, а он наклоняется и легко целует тебя, забирая из рук коробочку.

- Я очень хочу, чтобы ты его носила постоянно, никогда не снимала, - шепотом произносит он, - но сейчас я хочу…кое-чего другого.

И ты не успеваешь ничего сказать в ответ, как он опускает тебя на кровать и одним точным движением разводит твои ноги в стороны. Ты все еще недоумеваешь, но Том уже вытаскивает кулон из коробочки, и, только увидев, как золото красиво переливается его в длинных стройных пальцах, понимаешь, что он задумал.

Мысль от этого пронизывает тебя насквозь. Дыхание учащается, жар внизу увеличивается, и ты молниеносно вздрагиваешь, когда горячий язык касается тебя. Ты запрокидываешь голову, толкаясь бедрами ему навстречу, а он дразнится, лишь кончиком языка дотрагиваясь до тебя.
"Боже, Боже, Боже", крутиться в голове, ты кусаешь губы, стискиваешь простынь, извиваешься на месте, напряжение рвет на части.

Холодный металл заменяет его язык. Ты резко замираешь, прислушиваясь к своим ощущениям. Непривычно, очень непривычно чувствовать в этом месте не язык, не пальцы, и даже не член, а что-то чужое и инородное.

Плоть пульсирует и сжимается, когда он осторожно проталкивает кулон вглубь твоего тела. Украшение медленно принимается, и с каждым новым движением ты вздрагиваешь, стараясь не сорваться на крик.

- Видела бы ты себя… - с восхищением произносит Том.

И жаркие губы накрывают тебя, язык обводит по контуру кулон, дотрагивается до нежно-розового, заигрывая и наступая, чередуя ритм. Причмокивающие, смакующие звуки становятся последней каплей этого изращенно-греховного наслаждения. Вскидываешь бедра, сжимаясь и захлебываясь в собственном гортанном стоне-крике.

Отпускает тебя не сразу.

Том лежит на боку, подперев щеку кулаком, и удовлетворенно на тебя смотрит.

- Ты меня чуть не убил, знаешь? – хрипло говоришь, все еще пытаясь отдышаться.

Он только смеется, откидываясь на спину.

- Я об этом уже неделю мечтаю, - отвечает он, а ты шутливо щелкаешь его по руке.

Пальцы синхронно переплетаются.

- Это Елисейские поля? – киваешь в сторону окна, за которым разными огнями горит город.

- Угу.

- Красиво… - тихо проговариваешь.

- Устала? - он поворачивается лицом.

Ты вглядываешься в его шурящиеся от света глаза, с тоской осознавая, что через каких-нибудь четыре-пять часов вам придется расстаться. Слезы опять концентрируются в уголках глаз.

- Эй, ну, ты чего? – нежно шепчет, отчего ты, не сдерживаясь, всхлипываешь.

- Отпускать тебя не хочу, - честно отвечаешь, все-таки позволяя слезам побежать вниз по щекам.

Он нависает над тобой. Подушечки пальцев вырисовывают твои брови, складки на лбу, пробегают по щекам и ложатся на губы. Ты тут же обхватываешь их ртом.

- Завтра, то есть сегодня уже, мы выезжаем. После обеда. На выходных мы уже встретимся.

Ты ничего не говоришь, только подаешься вперед, целуя его. Теперь, когда желание удовлетворено, поцелуи уже не такие дикие, сейчас вы целуетесь осторожно, немного успокаивающе, лаская друг друга губами.

Через открытое окно слышны рычания машин, громкие голоса и музыка. Париж не спит. Париж живет.

И вы вместе с ним. Друг другом.